«СМЕРТЬ СУБЪЕКТА»

— метафорическое постмодернистское выражение, характеризующее стремление преодолеть традиции бинаризма — жест-кое разграничение субъекта и объекта.

Позиция «С.С.» в современной культуре подготов-лена эволюцией неклассической философии. В ней заметно расшатано традиционно-классическое пони-мание субъекта как носителя чистой когнитивной ра-циональности (начиная с философии жизни).

Монолитность субъекта расшатывается в неклассической философии про-цессуальностью противостояния «Оно» и «Сверх-Я» в классическом фрейдизме, перманентным марксистским трансцензусом к абстракции общества, фокусиров-кой феноменологией внимания на интенциональности сознания, структуралист-ским переносом центра тяжести с личного субъекта на безличный текст и др.

Термин «С.С.» вошел в философский оборот после работ Фуко «археологического периода» (начиная с ра-боты «Слова и вещи: Археология гуманитарных наук», 1966) и был специфицирован Р.Бартом как «смерть ав-тора» (одноименная работа, 1968).

Парадигматическая фигура «С.С.» в постмодернистской философии означает прежде всего гибель традиционного (стабильного, однозначно центрированного и линейно детерминированного со стороны общего социального порядка) субъекта дюркгеймовского типа. Если классическая культура задает образец экстремального объективизма, то максимальный субъективистский акцент падает на традицию художественного модернизма с его пафосом личного начала: от экспрессионистской программы выражения в художественном произведении внутреннего состояния автора — до эстетики так называемого «ультра-язычества»:

«Я сам, Ты сам, Он сам. Так, отринув множествен-ное число, станем читать молитву Ячества. Единст-венные. Невписанные. Неповторимые. А главное — упорно держащиеся за свое Я, которому нет и не бу-дет равных… Я Сам себе причина. Сам себе критик. Сам себе предел… Я утверждаю высоту и незамени-мость Ячества, которое было и будет первой из духов-ных добродетелей новатора и бунтаря» («Ультрамани-фесты» Где Toppe).

В противоположность этому, в рамках постмодернистской философской парадигмы феномен субъекта артикулируется в качестве проблематичного: Кристева полагает допустимым говорить лишь о «проблематичном процессуальном субъекте языка». Фуко в «Герменевтике субъекта» формулирует два основополагающих вопроса соответствующего проблемного поля постмодернистской философии: «вопрос об истинности субъекта» и «вопрос о структуре истинности субъекта», подвергая проблематизации и самый тот способ, посредством которого данные вопросы «встали на повестку дня». — По оценке А.Турена, если модернизм провозглашал идею ценности «Я», то постмодернизм — идею его расщепления. Согласно эксплицитно сформулированной позиции постмодернистской философии, сам феномен Я оценивается как культурно артикулированный, связанный с определенной традицией и потому исторически преходящий. Согласно выводам Фуко, «взяв сравнительно короткий хронологический отрезок и узкий географический горизонт — европейскую культуру с XVI в., можно сказать с уверенностью, что человек — это изобретение недавнее. …Лишь один период, который явился полтора века назад и, быть может, уже скоро закончится, явил образ человека. И это не было избавлением от давнего непокойства, переходом от тысячелетней заботы к ослепительной ясности… — это просто было следствием изменений основных установок знания… Если эти установки исчезнут так же, как они возникли, если какое-нибудь событие (возможность которого мы можем лишь предвидеть, не зная пока ни его формы, ни облика) разрушит их, как разрушилась на исходе XVII в. почва классического мышления, тогда — в этом можно поручиться — человек изгладится, как лицо, нарисованное на прибрежном песке». Что же касается собственной версии артикуляции субъекта философией постмодернизма, то для нее характерна радикальная децентрация индивидуального (равно как и любых форм коллективного) Я. Оперативные правила эпистемы, выступая регулятором по отношению к активности сознания, но не осознаваемые последним рефлексивно, выступают фактором децентрации и деперсонификации субъекта. С точки зрения постмодернизма, само использование термина «субъект» — не более, чем дань классической философской традиции: как пишет Фуко, так называе-мый анализ субъекта на деле есть анализ «условий, при которых возможно выполнение неким индивидом функции субъекта. И следовало бы еще уточнить, в каком поле субъект является субъектом и субъектом чего: дискурса, желания, экономического процесса и так далее. Абсолютного субъекта не существует». Кри-тика концепции «трансцендентального субъекта» (А.Ронелл) становится фундаментом формулировки основополагающей для философской парадигмы по-стмодерна программной презумпции «смерти челове-ка». В контексте структурного психоанализа Лаканом была выявлена языковая форма бытия бессознатель-ного как «речи Другого». Именно «Другой» и является, с точки зрения Лакана, тем культурным механизмом, по-средством которого находят свое разрешение «при-ключения индивидуальных желаний», ибо он выступа-ет, с одной стороны, как объект желания, а с другой — как внешний закон и порядок, персонифицированные в Отце как изначальном «Другом». В процессе психоана-лиза устами пациента «говорит желание» («речь того Другого», голос вожделения), но, будучи вербально ар-тикулированным, желание оказывается не автохтон-ным, но подчиненным внешним требованиям языково-го строя и речевой практики («речь другого» как не-себя). «Я» (в терминологии Лакана «воображаемое») детерминируется не столько импульсами бессозна-тельного (хаотического «реального», не подлежащего вербализации), сколько его вписанностью в общий символический порядок, подключенностью к «озна-чающему», т.е. языковым структурам, задающим арти-куляционные правила. Оценка диктата логико-грамматического строя языка как насилия над творче-ской свободой и мышлением была высказана еще в начале 20 в. в рамках эстетики дадаизма: «я разрушаю выдвижные ящички мозга» (Т. Тцара).

Структурный психоанализ наполняет эту установку новым смыслом. Выдвинутая в классическом психо-анализе презумпция подчиненности бессознательных желаний культурным нормативам «Супер-Эго» пере-формулирована Лаканом в тезис о заданности жела-ния материальными формами языка. Субъект как свя-зующее звено между «реальным», «воображаемым» и «символическим» (объективирующемся в «означаю-щем»), характеризуется Лаканом как «децентрирован-ный» (см. Ацентризм), ибо его мысль и существование оказываются нетождественными друг другу, будучи опосредованы чуждой им реальностью языка. Бессоз-нательное, таким образом, предстает как язык, а же-лание — как текст. Рациональный субъект декартов-ского типа, равно как и вожделеющий субъект типа фрейдистского, сменяются «децентрированным» инст-рументом презентации культурных смыслов («озна-чающих») языка: «говорящий субъект» как «субъект в процессе» (Кристева) и, как следствие — «смерть че-ловека», растворенного в детерминационном воздей-ствии структур языка и дискурсивных практик на инди-видуальное сознание. — В рамках тенденции депер-сонификации текста оформляется и более радикаль-ная версия «смерти субъекта», а именно — парадигма-тическая фигура «смерти героя», т.е. центрального персонажа, фокусировавшего бы на себе семантиче-ское пространство нарратива (К.Брук-Роуз). По оценке А.Роб-Грийе, «смерть» такого «устаревшего понятия», как «персонаж», «констатировалось много раз серьез-нейшими публицистами», — и «ныне он превратился в мумию». Однако если «смертью Автора» оплачена воз-можность плюральности означивания и бесконечная верификация текстовой семантики, т.е. то, что Р.Барт назвал «рождением читателя», то, перенося акцент в интерпретации смыслопорождения с фигуры Автора на фигуру Читателя, философия постмодернизма от-нюдь не конституирует последнего в качестве авто-номного субъекта классического типа. — По формули-ровке Р.Барта, фигура читателя может быть рассмот-рена в качестве «личного адреса» ничуть не более, не-жели фигура Автора, ибо «читатель — это человек без истории, без биографии, без психологии, он всего лишь некто, сводящий воедино все те штрихи, что об-разуют письменный текст». Собственно, по видению Дерриды, «интерпретирующее Я» само по себе есть не более, чем текст, сотканный из культурных универса-лий и дискурсивных матриц, культурных кодов и ин-терпретационных конвенций. Подобно автору, чита-тель растворяется в процессуальности собственных дискурсивных практик, обусловленных внешними и не автохтонными по отношению к субъекту правилами, —

по выражению М.Грессе, читатель уловлен «сетью культуры», т.е. той системой фундаментальных кон-венций, которые диктуются универсалиями данной культурной традиции. Иными словами, читатель, как и автор, оказывается, по оценке Ж.Ф.Харари, даже не «гостем», но «порождением текста». Если философский модернизм в лице Ницше оценивал «Я» в качестве «rendez-vous опытов», то для постмодернизма, напро-тив, характерен тезис о непреодолимом разрыве опы-та как такового, с одной стороны, и носителя дискурса, в котором этот опыт может быть выражен, — с другой. Р.Барт, например показывает во «Фрагментах любов-ного дискурса», что опыт, который декларируется в ка-честве имманентного, на самом деле выступает прин-ципиально спекулятивным, — в качестве примера он приводит ситуацию так называемой «безумной любви»: «Безумие. («Я схожу с ума»). Это значит, что я безумен для того, чтобы пребывать в любви, но я отнюдь не безумен для того, чтобы сказать об этом, я раздваи-ваю свой образ». Таким образом постмодернизм при-ходит к признанию того, что, по словам Бланшо, «нико-гда «я» не было субъектом опыта», а уж трансгрессив-ный опыт (см. Трансгрессия), тем более оценивается как «то, чего ни одно существующее не может достиг-нуть в первом лице». Таким образом, «субъект выска-зывания», в системе отсчета постмодернизма, «ни в коем случае не может совпадать с «субъектом совер-шившихся вчера поступков»: по оценке Р.Барта, со-держащееся в дискурсе «я» более не является местом, где восстанавливается человеческая личность в непо-рочной цельности предварительно накопленного опы-та». Это означает, что какова бы ни была цель дискур-сивной процедуры, всегда — и в рамках письма, и в рамках чтения — «субъект… не бывает экстерритори-альным по отношению к своему дискурсу» (Р.Барт). Более того, фактически «ни в филогенетическом, ни в онтогенетическом плане человек не существует до языка», — в когнитивной плоскости это значит, что «язык учит нас понимать человека, а не наоборот» (Р.Барт). И, в конечном итоге, вербальная сфера, по Р.Барту, — это «та область неопределенности, неод-нородности и уклончивости, где теряются следы на-шей субъективности». Очерчивая границы постмодер-нистского типа философствования, Фуко в качестве одного из важнейших признаков постмодернизма вы-деляет финальное «крушение философской субъек-тивности, ее рассеивание внутри языка, который ли-шает ее господства, но множит ее лики в пространстве пробелов…». Следует отметить, что, порывая с модер-нистским пафосом программной субъективности, по-стмодернизм преемственно развивает идеи, выска-занные Хайдеггером и Сартром относительно вер-бальной артикуляции человеческого бытия. Так, ссы-лаясь на хайдеггеровский тезис о языке как «господи-не» человека, Сартр пишет: «язык действительно яв-ляется господином человека… он формирует его лич-ность и судьбу… законы языка, вместо того, чтобы быть всего лишь практическими рецептами коммуни-кации… проявляются — подобно физическим законам — как необходимые условия, предшествующие чело-веку и формирующие его». Однако растворение субъ-екта в процессуальности дискурсивных практик — да-леко не единственный регистр, в котором реализуется парадигмальная установка на «С.С.». — Децентрация последнего характерна для всех проблемных областей философии постмодернизма. Так, анализируя фено-мен аффекта, столь значимый в ряду предметных ориентации постмодерна, Джеймисон констатирует, что чувственная сфера, в целом, перестает быть цен-трированной и персонифицированной субъектом. От-каз от концепта «субъект» во многом связан с призна-нием в философии постмодернизма случайности фе-номена «Я». Как пишет Батай, «возможность моего «я» — в конечном счете, безумная недостоверность». Ана-логично, анализируя предложенную Клоссовски мо-дель индивидуальности как «непредвиденного случая», Делез полагает, что «индивидуальность должна осоз-нать себя как событие, а осуществляющееся в себе событие — как другую индивидуальность», в силу чего «самотождественность индивидуальности» не может быть понята иначе, нежели случайная. Ссылаясь на Лиотара, Джеймисон постулирует в связи с этим так называемый эффект «угасания аффекта»: «в настоя-щем не существует более Я, чтобы чувствовать …Скорее, эти чувства — что, по Лиотару, может быть лучше и точнее названо «интенсивностями» — сейчас текучи и имперсональны и имеют тенденцию к подчи-нению особого рода эйфории». Как гносеологически, так и социально ориентированные методологии, пред-лагаемые постмодернизмом, фундированы идеей от-каза от самого концепта «с

Рубрики: Философия | Дата публикации: 30.06.2010

Комментарии и Отзывы